— В первую очередь позвольте поздравить вас с годовщиной.

Анатолий Арцебарский: Да, казалось бы, только что летали, а уже 25 лет прошло, удивительно.

Сергей Крикалев: На самом деле эта дата — хороший повод для всех нас встретиться, хотя мы встречались и до этого. Неважно, какая дата — круглая или нет. На самом деле дата — это повод.

— Ваш полет был, наверное, кульминацией совместной работы России и Соединенного Королевства. А что вы думаете о нынешнем уровне сотрудничества между нашими странами в сфере науки и космоса? Каковы перспективы дальнейшего развития этого сотрудничества?

С. К.: Текущее сотрудничество меньше, чем могло быть. После полета Хелен у нас таких плотных программ, как были например с французами, не было. И только совсем недавно англичанин Тим Пик приступил, прошел подготовку у нас в составе европейского отряда. Так что сотрудничество есть, но могло бы быть больше.

Хелен Шарман: Весь смысл науки в том, что вы не хотите дважды делать одно и то же. Если уже что-то получилось, уже что-то развито в одной части света, то зачем вкладывать ресурсы в то же самое только потому, что вы другая страна? Так что сотрудничество между учеными и совместная работа в космосе очень важны. И астронавты работают не ради выгоды именно своей страны, а ради людей в целом. Важно сохранить это.

А. А.: Британская компания SST, при поддержке и посредническом участии которой был запущен спутник "Михайло Ломоносов", напрямую работает с российскими компаниями, и такой пример очень положительный. К сожалению, мало таких компаний, надо, чтобы их было больше, нужно, чтобы работа России и Британии в этом плане все больше расширялась, потому что есть технологии, которые уже освоила Россия, есть технологии, которые уже освоила Британия. То есть нужно договариваться.

— Недавно здесь, в Лондоне, прошла очень успешная выставка "Космонавты: рождение космической эры". Скоро она открывается на ВДНХ. Как вы считаете, помогают ли подобные культурные инициативы наводить мосты между странами?

С. К.: Из того, что я слышал про эту выставку, это то, что на самом деле многие британцы были сильно удивлены тому, что они там узнали. Поэтому, может быть, и такой большой интерес к выставке был: люди реально получили новую информацию, узнали масштабы того, что происходило в то время в России. Есть понятие информационной борьбы: одни говорят одно, другие — другое. А когда люди получают информацию из какого-то третьего источника, у них появляется возможность взвешивать все самим.

Поэтому, я думаю, такие события, как эта выставка, очень полезны, очень успешны. Я хочу напомнить еще об одном событии, которое происходило здесь пять лет назад — это была установка памятника Гагарину в Лондоне. При этом присутствовали и официальные лица, и ветераны, и члены королевской семьи. Я считаю, что это хорошо — есть большой интересный пласт, может быть, мы не очень хорошо или недостаточно о нем говорим, но эти даты и подобные мероприятия — хороший повод об этом сказать еще больше.

Еще, возвращаясь к этой выставке, я на открытии сказал, что снимаю шляпу перед ее организаторами. Потому что вывезти такие экспонаты, как спускаемый аппарат Терешковой, до сих пор этого никогда не делалось. Такие артефакты, как капсула Гагарина и капсула Терешковой, никогда не покидали Россию, а организаторы выставки сумели это сделать, за что им большое спасибо.

А. А.: Мы брали на борт фотографию королевской семьи, на которую поставили печать станции "Мир", и потом вернули на Землю. Потом эта фотография стала экспонатом выставки "Космонавты", теперь она в Москве.

— Вы все трое часто встречаетесь со школьниками. Мечтой многих советских школьников было стать космонавтами. А мечтают ли об этом дети сейчас?

А. А.: Мы выяснили, что британские школьники мало знают о космосе. Если даже они знают, что Гагарин — первый космонавт, при этом они говорят, что он из США. Нам это очень неприятно, поэтому мы бы хотели, чтобы историческая справедливость восторжествовала. Когда готовился Тим Пик, все говорили — он первый британский астронавт.

А мы говорили, что нет, Хелен — первая. Справедливость должна восторжествовать. Первый космонавт Британии — Хелен. Хотя мы знаем, что были американские граждане, родившиеся в Британии, но они летали с американцами на шаттле как граждане США.

Х. Ш.: В Британии дети да, мечтают быть космонавтами. И началось это с момента моего полета. Я много работала со школьниками, 25 лет — это целое поколение. Я хожу в школы, и иногда учителя говорят мне, что они сами в детстве увлеклись космосом, начали изучать науку, преподавать науку, а теперь передают свой энтузиазм детям. Это потрясающее чувство, что ты заставил других полюбить науку, мечтать о таких вещах.

С. К.: Да-да, вчера мы разговаривали с одним ученым, биофизиком, который показывал нам значок, который ему вручила Хелен много лет назад, когда он был подростком в школе. И он тоже сказал, что ее полет — одна из причин, почему он стал заниматься наукой.

— Влияет ли существующая сегодня международная политическая напряженность на отношения между космонавтами и астронавтами? Отличались ли эти отношения в 1991 году?

Х. Ш.: Космонавты и астронавты всегда стремились к открытому общению, несмотря на все политические трения. Поэтому, собственно, и была создана Ассоциация исследователей космоса. Даже во времена холодной войны космонавты и астронавты общались, собирались вместе, делились технической информацией и способствовали успехам друг друга как в космосе, так и на Земле. И мне нравится думать, что это продолжается. Конечно, мы не наивны и понимаем, что политика отражается на экономике и что иногда люди не получают средства на какие-то исследования, но это местные проблемы. Но на уровне людей политика не отражается.

С. К.: Политика — это отношения между политиками, отношения между космонавтами лежат совсем в другой плоскости. Профессионалы, как правило, с огромным уважением относятся друг к другу. Мы занимаемся одним делом, понимаем друг друга очень хорошо и всегда готовы подставить плечо друг другу. Даже на уровне программ, когда одна программа взаимодействует с другой, здесь хорошая аналогия будет с морем: если возникает какая-то проблема, то независимо, из какой ты страны и какой там политический строй, моряки всегда спешат на помощь друг другу. В космосе логика, наверное, очень похожа, и персональные отношения всегда были и будут оставаться очень хорошими. Для нас всегда примером были личные взаимоотношения тех, кто прокладывал для нас эту дорогу, — Алексей Леонов и Томас Стаффорд. Они встречаются, дружат семьями, приезжают на дни рождения друг к другу, и эти отношения уже сорок лет продолжаются и являются для всех нас хорошим примером.

Чисто умозрительно у меня есть ощущение, что как раз тогда, когда между политиками начинается много трений, в области науки, техники, космонавтики начинается более плотное сотрудничество, чтобы как-то это сбалансировать. Не знаю, закономерность это или случайность, просто обращаю ваше внимание на этот факт.

А. А.: Конечно, и мы между собой общаемся: по электронной почте, ну и, конечно, на Новый год, Рождество.

— Что вы думаете о частном космическом бизнесе? Меняет ли он то, каким образом сегодня происходит освоение космоса?

С. К.: Сейчас у меня ощущение, что слишком много акцента на этой теме. Даже сам ваш вопрос об этом говорит. На самом деле частный бизнес был всегда вовлечен в это.

Начиная с того, что такие компании, как Boeing, всегда были частными и работали на космическую программу. Поэтому когда сейчас говорят "вот, впервые частные компании…" — да какое там впервые! Это просто незнание того, что происходит. У нас головная организация по пилотируемой космонавтике "Энергия" является акционерным обществом, где у государства менее 50% акций. То есть частный бизнес уже достаточно давно в это дело вовлечен. Единственное, что можно сказать: если раньше это было изготовление отдельных составных частей, сейчас интеграция выходит на более высокий уровень, примеры тому — Space X, Dream Chaser и так далее.

Интеграция становится больше, привлекается большее количество людей, что, я считаю, хорошо.

Получается больше разнообразия, больше людей вовлечено в этот процесс, получается больше резервов — в Америке государству тяжело вести разнообразные проекты, и частный бизнес, есть несколько частных компаний, ведет похожие проекты. Если у кого-то что-то не получается — было четыре компании, теперь их две, которые претендуют на пилотируемые корабли.

А. А.: России нужно брать пример с американцев и европейцев по части развития частного бизнеса. 

С. К.: У нас есть даже термин: государственно-частное партнерство. Вопрос не в частном бизнесе, а в том, как государство с ним взаимодействует, как государство его направляет, как государство его финансирует. Потому что в США частные компании делают все по заказу НАСА, на деньги НАСА. Поэтому частная инициатива — в технических решениях, но именно отработка этого взаимодействия — это хороший интересный механизм, который позволяет увеличит многовариантность решения задач.

— А что вы думаете по поводу космического туризма?

Х. Ш.: Всегда все начинается с большой дорогой государственной программы, а потом частично это переходит в частные руки. Но туризм — это просто одно из многих направлений частного бизнеса, малая часть. Я думаю, вскоре будут возить на МКС частные компании. Это еще один способ доставать деньги. Такие люди, как Ричард Брэнсон (основатель и владелец империи Virgin — ред.), точно так же, как они имеют авиабизнес, могут завести и космический бизнес. Это, кстати, может обеспечить более легкий доступ в космос для ученых. Если можно отправить в космос туристов на пару орбит, часа на три, то ученые будут счастливы часа на три тоже оказаться в космосе.

Отправлять людей на МКС на полгода — очень дорого, но если турист за несколько сотен тысяч фунтов сможет слетать в космос на три часа, то многие ученые смогут это сделать. За три часа много можно сделать.

Другое дело, что необходимо вместе работать над международным законодательством в сфере безопасности, нужно быть уверенными, что все правила соблюдаются всеми.

Может быть, ООН могла бы этим заниматься. Нужно чтобы правила были общими, чтобы, когда кто-то отправляется в космос, правила соблюдались повсеместно.

С. К.: Хелен правильно сказала, что это одна из веточек космического бизнеса, скорее всего, это не очень большая частная задача, которая в каких-то случаях позволяет минимизировать затраты и риски. Но говорить о том, что мы создадим что-то принципиально новое на этих туристах, это вряд ли.

Я понимаю, что туристов, которые плавали на круизных судах, было много, это было относительно дешево, можно было делать новые суда под эти задачи. Здесь, скорее всего, будет обратная картина: будет развиваться какое-то государственное направление, какие-то частные будут появляться, но все-таки туризм будет оставаться боковой веточкой. С моей точки зрения. На этом далеко не уедешь, можно минимизировать как-то затраты, но нельзя рассчитывать на это как на основное.

— Возвращаясь к вашему полету, вы, как мало кто еще, знали космическую станцию "Мир". Как вы считаете, так ли необходимо было затапливать ее в 2001 году или все же была возможность сохранить ее на орбите, поддерживая в нормальном техническом состоянии?

С. К.: Ее можно было поддерживать, а уж насколько целесообразно — это уже такой вопрос философский. Технически станция была сделана очень хорошо, и несмотря на те проблемы, которые там были, часть проблем удалось ликвидировать и технически станция могла продолжать летать. Но тут уже вопрос был не столько политический, сколько экономический. Летать ради летания смысла не имело, летать имело смысл ради выполнения программы, а программу не могли нормально "сшить". Поэтому, видимо, много было факторов, и политический в том числе, потому что начинала уже создаваться новая станция, а "тянуть" две станции было очень тяжело. Там были и другие варианты.

Был вариант, за который мы выступали: две станции тянуть было тяжело, но можно было начинать делать МКС, отталкиваясь от "Мира". Начинать строить ее не с нуля, а начинать ее как пристройку к "Миру", потом "Мир" мог быть отстыкован. Я думаю, если бы начинали строить с "Мира", первый этап прошел бы более эффективно. Это мое личное мнение.

А. А.: В то время Герман Степанович Титов, он тогда был еще жив, возглавил Фонд сохранения космической станции "Мир". Было такое больше народное движение, чем научное. Но мы опирались на точку зрения экипажа коллеги Сергея Залетина, который вернулся со станции и дал прогноз, что она может эксплуатироваться еще три-пять лет. Но тогда шла речь о том, чтобы в плоскости "Мира" запустить первый модуль МКС. Если бы американцы согласились, можно было часть оборудования доставить с "Мира" на новую станцию, мы это однажды уже делали…

С. К.: Да-да, делали! Когда запускался первый модуль "Мира", их не состыковали с "Салютом", но их запустили в одной плоскости и была возможность перелетать. И первый экипаж, состыковавшись с "Миром", сел в "Союз", отлетел и прилетел на "Салют", взял там часть оборудования и вернулся опять.

А. А.: Но, к сожалению, американцы не согласились на такое предложение. Ждали, когда будет запущен успешно первый модуль МКС, и когда это произошло, было принято решение о сведении станции "Мир" с орбиты. Если бы что-то случилось, тогда станция "Мир" еще поддерживалась бы и работала. Технически она была исправной.

Е. Ш.: Многое в конструкции МКС взято от "Мира". Мы можем сохранять все, но зачем использовать старые технологии, когда можно использовать новые и что-то улучшить? 

С. К.: В общем, были плюсы и минусы. Это как автомобили — старый автомобиль ездит и выкинуть жалко, но пока ты не выкинешь старый, на новом ездить не начнешь.

— Сравнивая то, что довелось испытать вам на "Мире", и то, что сейчас испытывает британец Тим Пик и все остальные на МКС, скажите, космонавтам сейчас приходится легче, чем раньше? Или "легче" неправильное слово?

С. К.: Неправильное. Чисто бытовые условия стали лучше, это однозначно. Объем станции стал больше, мы втроем находились на крошечном пространстве в течение длительного времени. С одной стороны, теперь космонавтов стало шестеро, то есть в два раза больше, но и места стало в пять раз больше, объемы стали побольше, возможности связи — получше. Это с точки зрения улучшения бытовых условий.

С точки зрения невесомости — она как была, так и осталась невесомостью. С точки зрения трудности — стали более сложные программы. Это требует большей подготовки.

Когда мы готовились на "Мир", у нас финальный участок подготовки, подготовка в составе экипажа, занимала год, теперь она как минимум полтора занимает, иногда больше. Потому что программы стали боле сложными, мы готовились только на "Звездном", а сейчас половина подготовки проходит в Хьюстоне, половина — в России. Часть — в Канаде по манипулятору, часть в Японии по японским экспериментам. Для экипажа появились новые сложности в связи с новыми возможностями. Работа космонавта легче не становится.

А. А.: Интереснее — да.

Х. Ш.: Мы очень рады, что Тим Пик там, наслаждается комфортом. Он говорит, что там как в четырехзвездочном отеле.

А. А.: Да, раньше была одна "звезда".