Шутки в сторону

Советский Союз был страной победившего социализма — делавшей ракеты, перекрывавшей Енисей, а также в области балета впереди планеты всей; об этом и по сегодня любят ностальгически вспоминать энтузиасты ушедшего строя. Но на бытовом уровне СССР был, не в первую, конечно, но не в последнюю очередь, страной победившего анекдота — во всех смыслах, от абсурда жизни в тени месткома, парткома и прочих «-комов» («Логики не ищи», — как, по легенде, говаривал один из самых адекватных советских лидеров Л.И. Брежнев) до, собственно, умершей вместе с советским строем низовой смеховой культуры.

Анекдоты рассказывали обо всех, выражаясь нынешним волапюком, «иконах» советского строя. О вождях (хотя такие шутки в отдельные периоды могли закончиться для рассказчика печально, вплоть до полной гибели всерьез). О вошедших в фольклор героях реальных и вымышленных, в диапазоне от В.И. Чапаева до полковника Исаева-Штирлица. О трещавшей к концу 1970-х по швам «дружбе народов» (отдувались за всех ни в чем не повинные жители Чукотки и, естественно, евреи). О чудесах советской плановой экономики («как ни собирали стиральную машину, а всё равно выходит автомат Калашникова»).

Но был один герой официальной пропаганды — причем временами достаточно назойливой, — над которым не ерничали никогда. Не потому, что боялись или преклонялись перед величием, — потому, что искренне любили. Тихо, трепетно, без казенного пафоса — точнее, вопреки ему. Имя этого человека известно с 12 апреля 1961 года всему миру: Юрий Гагарин.

Полет человека в космос был не только вехой в развитии науки, но и мощным пропагандистским инструментом: первым на орбиту поднялся именно советский человек, член КПСС, крестьянский парень.

«Народ ликует! Юрий Гагарин в Москве!» — аршинными буквами сообщала первая полоса «Известий» 14 апреля 1961 года. Народ действительно ликовал — возможно, первый раз с 9 мая 1945 года совершенно искренне, от всего сердца, без казенной обязаловки. Собственно, и сама торжественная встреча в столице случилась совсем не по обычному советскому шаблону — почти спонтанно, благодаря внезапному движению души Никиты Хрущева. Любовь к Гагарину — чистая, почти детская — случилась сама собой, без лишней агитации. И даже немногочисленные отщепенцы-диссиденты, злобно клеветавшие на советский строй даже по самым невинным поводам (в общем говоря, хватало и поводов вполне возмутительных), не находили — да, наверно, и не искали — дурных слов по поводу «нашего Юры». Ну, может быть, истории о благосклонном отношении к алкоголю — а кто на Руси к нему не благосклонен? Мелкие слабости лишь добавляли штрихи к образу простого парня из деревни Клушино, который сказал: «Поехали!» — и дотянулся до звезд. Понимание, что Гагарин выше любых идеологических и любых других различий, стало, наверно, всеобщим. «Гагарин: герой космоса и легенда поп-культуры» — это название подготовленной к очередному юбилею полета и весьма благоговейной по тону передачи радио «Свободная Европа», конторы явно незамеченной в больших симпатиях к чему-либо русскому.

И со «свободными европейцами» не поспоришь: Гагарин действительно почти моментально стал едва ли не единственным супергероем для всего мира родом с одной шестой части суши. Над майором Гагариным не работали имиджмейкеры (тогда и слова-то такого не было) — но всё в нем магическим образом складывалось в образ самого земного и самого живого человека. Азартно игравшего в баскетбол, поднимавшего в гостях у Шолохова в Вёшенской тосты простецким самогоном и фотографировавшегося с королевой Елизаветой после парадного приема при чинном британском дворе, разъезжавшего по Москве на подаренной французами спортивной Matra Djet и продолжавшего летать — побывав в космосе, он продолжал жить небом. Превратить его в забронзовелый монумент — ни при жизни, ни в последовавшем бессмертии — не удалось даже советской пропагандистской махине. От знаменитой улыбки до мелких деталей, вроде столь же легендарного развязавшегося шнурка во Внуково — всё в Гагарине было слишком человеческим, к большому удивлению тогдашних наших идеологических противников.

До Гагарина самым популярным русским именем в мире было Иван — после 12 апреля 1961 года им стало Юрий. И если Ivan был мрачноватым типом в шапке-ушанке и с калашниковым наперевес, то Yuri улыбался как настоящая звезда и летал к звездам. Для очеловечивания образа советского — и, в самом широком смысле, русского — человека в остальном мире, пожалуй, никто не сделал столько, сколько (сам того, наверно, не замечая) Гагарин. Сравниться по степени влияния на западную аудиторию с ним смог, пожалуй, только спустя десятилетия Горбачев, но Михаила Сергеевича действительно любили и хотя бы отчасти уважали только «там». Юрия Алексеевича любили — и продолжают любить — везде, от Владивостока до Бреста и от Берлина до Лос-Анджелеса.

Мировой парень

Гагарин дал жизнь множеству культурных мемов (от «в космосе был, Бога не видел» до по сей день бродящей по Сети истории с обучением королевы Елизаветы II правильному чаепитию с лимоном). Сам же образ первого космонавта не мифологизировался, а стал, пожалуй, одним из важнейших символов ХХ столетия — причем, в отличие от большинства прочих, символом надежды, а не горя и поражения. И, конечно, самым удачным, естественным и непридуманным символом России как страны, которую больше не надо бояться. «Сталин — ньет! Кей Джи Би — ньет! Гагарин — да, да, да!» — декламировал уже в конце 1980-х вокалист модной тогда итальянской диско-группы Midnight’s Moscow (песня, что характерно, называлась Tovarisc Gorbaciov).

Ему, как водится, пытались придумать биографию: в советских детских книгах девятилетнему Юре приписывали едва ли не ведение партизанских операций из землянки, где он с матерью прятался от немецкой оккупации; уже в постсоветские годы кто-то пустил слух о его глубокой религиозности — но отношение народа к реальному Гагарину все эти попытки подогнать его под текущий стандарт никак не меняли. Изобрести что-то лучшее, чем настоящая его хроника — военное детство, учеба в люберецкой «ремеслухе», летное училище, служба — и «высокий полет однажды в апреле», говоря словами песни «Любэ», как высшая точка этой удивительной жизни. Такой обычной — и такой уникальной.

И, наверно, именно эта неповторимость, уникальность Гагарина стала причиной того, что кинематограф долго не знал, как подойти к рассказу о первом космонавте — собственно, о нем был снят лишь один (и не очень удачный, по мнению многих) фильм в 2013 году. Он был слишком велик, чтобы вместиться в достаточно узкие рамки байопика — невероятный факт, учитывая, что подобные фильмы, с разной степенью успеха, весь ХХ век снимали о самых разных знаковых фигурах человечества, от Христа до Ленина. Но отблески гагаринского пламени видны практически в каждом кинопроизведении, связанном с реальным или фантастическим покорением космоса. Самый знаменитый вымышленный астронавт планеты Земля, капитан космического корабля «Энтерпрайз» Джеймс Т. Керк из «Стартрека», явно создавался с оглядкой на гагаринскую улыбку.

Гагарин смотрит на нас с почтовых марок, географических карт, его имя звучит в песнях и стихах — по сей день. Он, как ни кощунственно это может для кого-то прозвучать, стал, наверно, самым узнаваемым брендом планеты — лучшей возможной рекламой своей, нашей общей многострадальной, прекрасной, никогда не сдающейся Родины.

Когда англичанка Полли Джин Харви спустя почти три десятка лет после гибели Гагарина пела, что «хотела бы быть как Юрий Г.», ее слушателям не требовалось объяснять, кого она имеет в виду — хотя, казалось бы, что было модной британской молодежи 1990-х до покорителей космоса. Полеты на орбиту — и даже в самые невероятные космические дали — давно приелись публике, перестали быть новостями для первой полосы.

Но Гагарин продолжает волновать — и вдохновлять — и сегодня. Причины тому иррациональные, не объяснимые трезвым рассуждением, но в конечном счете исключительно простые. Просто мы все — земляне в самом утилитарном смысле слова — любили его, и продолжаем любить.